Войсковая часть 14053 в семипалатинске. Семипалатинская лаборатория спецконтроля

Испытатель спецвооружения Олег Тарасов, принимавший участие в ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне в 1970-х годах, сейчас глава новосибирского комитета ветеранов подразделений особого риска. В интервью корреспонденту РИА Новости Григорию Крониху он рассказал, как проводились взрывы, в чем была роль солдат-срочников, и сколько лет ушло на то, чтобы получить законные льготы.

- Олег Васильевич, как вы оказались на ядерном Семипалатинском полигоне?

— Случайно, биография у меня обычная. Окончил в Новосибирске школу в 1973 году, в институт поступить не получилось — пошел в армию… Я служил в воинской части №55760, в первой команде, которая единственная принимала непосредственное участие в ядерных испытаниях.

- Когда приехали на ядерный полигон, было страшно?

— Нет, наоборот, было интересно. Ждали — когда в командировку на первый взрыв поедем, потом обсуждали как что было. За два года, конечно, эта работа превратилась в рутину. Но было чувство, что мы работаем со сложной аппаратурой, а не в стройбате. Значит, мы не последние специалисты. И мы знали, что создаем ядерный щит Родины — это тоже гордость вызывало.

- Условия службы были суровыми?

— Мы жили в части на территории города Курчатов, а на полигон выезжали в командировки. За два года у меня было 26 командировок. В городе — двухэтажные казармы, условия нормальные. А когда зашел в солдатский магазин — обалдел. Там — шпроты, сгущенка, компоты какие-то. После Новосибирска, где тогда голые полки в магазинах были, — роскошь. Там снабжение было московское.

- Дедовщина была?

— А как же без нее… Но очень жестко не было, я своих сослуживцев потом разыскал, никакой злобы у нас не осталось. И полы драили, и драки были… Приходилось за себя стоять. Армия — это, в первую очередь, закалка, там нужно чего-то добиваться, крутиться, решать задачи.
Но у нас все парни нормальные, кто-то после техникума. Видимо, отбирали — кто посообразительней, все-таки, с научным оборудованием работали.

- Что именно делали военные?

— Там работал научно-исследовательский сектор военного института, мы были закреплены за отделами. В команде служило 120 человек, из них процентов 80 были из Новосибирска. Непосредственно с нами работало 23 офицера, половина из них были кандидатами наук. Нужно было провести исследования, наша задача — обеспечить получение данных.

- Можно подробнее, в чем непосредственно была ваша роль?

— Конкретно я занимался регистрацией бета и гамма излучений при взрывах.

Взрывы на Семипалатинском полигоне проводились двух видов. На площадке "Г", в горах, были вырыты наклонные штольни длиной в несколько километров. Заряд закрывали заслонкой — слоем бетона толщиной в 6-8 метров. Напрямую от места взрыва выводилась труба, от нее каждому аппаратному комплексу отводилась еще "нитка" — труба для сбора данных.

Второй вид взрывов — на Балапане в скважинах глубиной 400 метров. Там была обычная местность. Перед взрывом нас вывозили на несколько километров, это называлось ВР — выжидательный район.

Регистрацию частиц проводили через осциллограф. Причем, его показания фотографировала автоматическая фотокамера с сухой проявкой фотопленки — такой технологии еще нигде не было, фотоаппараты "Полароид" появились позже. Там вообще денег не жалели, датчики стоили по 50-80 тысяч рублей штука — это в то время, когда зарплата в год была полторы тысячи!

Поскольку оборудование дорогое, а результаты необходимо было получить как можно быстрее, то офицеры придумывали датчики сами. Например, один придумал при наземных взрывах развешивать такие самодельные датчики на столбах. А я, помню, лазил за ними в обычном хлопке (гимнастерка и форменные брюки).

- Вы не боялись облучения?

— Нам было по 18-20 лет, Чернобыля еще не было, мы ничего не понимали. Мы в штольню ходили в резиновом защитном костюме и вручную откручивали датчики — а это были ящики высотой по 80 сантиметров, и на руках выносили их из штольни. А потом на этих ящиках из-под датчиков мы сидели, картошку жарили. Однажды в горах, а там летом жара, нашли озеро — ура! И полезли купаться. Мозгов не было.

- А офицеры?

— Они, видимо, лучше понимали, что к чему, сами руками ни за что не хватались, только наблюдали, как мы работаем. Еще мой начальник, с которым у нас были очень хорошие отношения, потихоньку давал мне иногда выпить. В открытую было нельзя — это же армия, дисциплина.

- Дозиметристы должны были замерять заражение территории…

— Они и замеряли. Но не помню, чтобы возврат из ВР задерживали. Несколько раз бывало, что скважины взлетали на воздух, видимо, заряд неправильно рассчитывали. Все оборудование вместе с трубами скважины взлетало метров на 300-400 вверх. Мы из выжидательного района деру давали. А потом — обратно ехали, буквально через час и собирали обломки этого оборудования.

© Фото: Фото из личного архива Олега Тарасова

© Фото: Фото из личного архива Олега Тарасова

- Вы знаете, какую дозу облучения получили на службе?

— Нет, не знаю. Никто этим не интересовался. В последние полгода службы и еще два года после у меня стали на руках нарывать страшные фурункулы. Это уже чревато раком кожи. У меня третья группа инвалидности, сахарный диабет, тахикардия, но я считаю, что мне повезло…

Неизвестно — кто когда и сколько "схватил". Там у нас была электронная пушка — с ее помощью датчики выставляли, так она тоже давала облучение. Одежду нам не меняли — мы получали ее как все, а стирали в грязной воде, которую сливали из радиаторов отопления. Но мы не считали, что нам как-то плохо. Мы там играли в карты, в шахматы, в спортивных соревнованиях участвовали, нормативы выполняли.

- Какие льготы вы получаете и можно ли это вообще считать компенсацией?

— Всем нам льготы дались нелегко. Все, что положено, большинство выбивали через суд. У меня в военном билете написано "испытатель спецвооружения", но когда я обратился за тем, чтобы мне присвоили льготную категорию, отказали. "То, что вы служили на полигоне, не значит, что участвовали в испытаниях", — был ответ.

Я четыре года себе пробивал категорию льгот, их всего пять, мне дали последнюю — "д". Позже мне удалось перейти на "б". Здесь уже льготы серьезнее, я на 10 лет раньше на пенсию вышел, социальную пенсию получаю.

- Вы возглавляете новосибирский комитет ветеранов подразделений особого риска, сколько в нем человек?

— Списочно — 180 человек, но кого-то я не знаю — поменялись адреса и телефоны, а списки составляли до меня. Я своих сослуживцев разыскал, помог всем получить льготы. Ездил в Подмосковье, в Сергиев Пасад, где хранятся архивы нашей части, разговаривал с женщинами, которые там работают. Они и понятия не имеют, что такое ядерные испытания…

Они отказывали, например, тем, у кого написано в военном билете — "аккумуляторщик". Пришлось им рассказать, что аппаратура в момент взрыва работает автономно, от аккумуляторов, а специалист включает питание непосредственно перед взрывом, а после — отключает.

- Сколько человек удалось отыскать?

— Человек 20 новосибирцев я уже не нашел — умерли, не дожив до 40 лет. Потому и считаю, что мне повезло. Все, думаю, зависит от иммунитета человека. Кстати, вместе с нами льготы должны бы получать все новосибирцы, ведь облако с Семипалатинского полигона накрывало Новосибирск.

Вот на Алтае власти грамотно провели измерения. Там жители части территории получают компенсацию, за федеральные деньги построили четыре онкологических центра. А у нас — ничего, потому что власти этим не занимались.

- Жалеете, что попали служить на ядерный полигон?

— Нет, не жалею. Мы были молодые, веселые и в памяти осталось хорошее. И все сослуживцы, с кем я разговаривал, тоже так говорят. Мы ведь выполняли свой долг — так сложилось.

Семипалатинский испытательный полигон в Казахстане — первый из ядерных полигонов в СССР. Место для размещения полигона было выбрано с учетом рельефа, который позволял проводить ядерные взрывы в скважинах и в штольнях.

По данным открытых источников, первый ядерный взрыв на полигоне был произведен 29 августа 1949 года, последний — 19 октября 1989 года. Всего за 40 лет на полигоне произведено почти 500 воздушных, наземных и подземных ядерных взрывов. Помимо ядерных, на полигоне произведено 175 взрывов с применением химических взрывчатых веществ.

Полигон был закрыт 29 августа 1991 года. В этот день отмечается Международный день действий против ядерных испытаний, утвержденный на 64-й сессии Генеральной ассамблеи ООН в 2009 году.

Вы думате, что вы русский? Родились в СССР и думаете, что вы русский, украинец, белорус? Нет. Это не так.

Вы на самом деле русский, украинец или белорус. Но думате вы, что вы еврей.

Дичь? Неправильное слово. Правильное слово “импринтинг”.

Новорожденный ассоциирует себя с теми чертами лица, которые наблюдает сразу после рождения. Этот природный механизм свойственен большинству живых существ, обладающих зрением.

Новорожденные в СССР несколько первых дней видели мать минимум времени кормления, а большую часть времени видели лица персонала роддома. По странному стечению обстоятельств они были (и остаются до сих пор) по большей части еврейскими. Прием дикий по своей сути и эффективности.

Все детство вы недоумевали, почему живете в окружении неродных людей. Редкие евреи на вашем пути могли делать с вами все что угодно, ведь вы к ним тянулись, а других отталкивали. Да и сейчас могут.

Исправить это вы не сможете – импринтинг одноразовый и на всю жизнь. Понять это сложно, инстинкт оформился, когда вам было еще очень далеко до способности формулировать. С того момента не сохранилось ни слов, ни подробностей. Остались только черты лиц в глубине памяти. Те черты, которые вы считаете своими родными.

Система и наблюдатель

Определим систему, как объект, существование которого не вызывает сомнений.

Наблюдатель системы - объект не являющийся частью наблюдаемой им системы, то есть определяющий свое существование в том числе и через независящие от системы факторы.

Наблюдатель с точки зрения системы является источником хаоса - как управляющих воздействий, так и последствий наблюдательных измерений, не имеющих причинно-следственной связи с системой.

Внутренний наблюдатель - потенциально достижимый для системы объект в отношении которого возможна инверсия каналов наблюдения и управляющего воздействия.

Внешний наблюдатель - даже потенциально недостижимый для системы объект, находящийся за горизонтом событий системы (пространственным и временным).

Гипотеза №1. Всевидящее око

Предположим, что наша вселенная является системой и у нее есть внешний наблюдатель. Тогда наблюдательные измерения могут происходить например с помощью «гравитационного излучения» пронизывающего вселенную со всех сторон извне. Сечение захвата «гравитационного излучения» пропорционально массе объекта, и проекция «тени» от этого захвата на другой объект воспринимается как сила притяжения. Она будет пропорциональна произведению масс объектов и обратно пропорциональна расстоянию между ними, определяющим плотность «тени».

Захват «гравитационного излучения» объектом увеличивает его хаотичность и воспринимается нами как течение времени. Объект непрозрачный для «гравитационного излучения», сечение захвата которого больше геометрического размера, внутри вселенной выглядит как черная дыра.

Гипотеза №2. Внутренний наблюдатель

Возможно, что наша вселенная наблюдает за собой сама. Например с помощью пар квантово запутанных частиц разнесенных в пространстве в качестве эталонов. Тогда пространство между ними насыщено вероятностью существования породившего эти частицы процесса, достигающей максимальной плотности на пересечении траекторий этих частиц. Существование этих частиц также означает отсутствие на траекториях объектов достаточно великого сечения захвата, способного поглотить эти частицы. Остальные предположения остаются такими же как и для первой гипотезы, кроме:

Течение времени

Стороннее наблюдение объекта, приближающегося к горизонту событий черной дыры, если определяющим фактором времени во вселенной является «внешний наблюдатель», будет замедляться ровно в два раза - тень от черной дыры перекроет ровно половину возможных траекторий «гравитационного излучения». Если же определяющим фактором является «внутренний наблюдатель», то тень перекроет всю траекторию взаимодействия и течение времени у падающего в черную дыру объекта полностью остановится для взгляда со стороны.

Также не исключена возможность комбинации этих гипотез в той или иной пропорции.

В Саратове вот уже 12 лет существует областная общественная организация «Союз ветеранов Семипалатинского ядерного полигона», которая в настоящее время насчитывает более 200 членов. Многие ветераны - непосредственные участники атмосферных ядерных испытаний как на Семипалатинском, так и на Новоземельском полигонах.
Активными членами организации являются полковники в отставке А.П. Бондин, А.М. Борисов, Л.Е. Булгаков, Н.М. Проневич, ст. сержант В.П. Набиулина, Н.А. Козлов и многие другие.
Ниже мы приводим воспоминания ветеранов о тех далеких событиях.
Александр Михайлович Борисов, полковник в отставке:
«Я принимал непосредственное участие в испытаниях ядерного оружия на Новоземельском ядерном полигоне с целью определения воздействия светового излучения, ударной волны и радиационного облучения на самолет и экипаж. По приказу командира находился в командировке на аэродроме Оленья с 28 сентября по 3 октября 1961 года, где проходили подготовку к испытаниям ядерного оружия под руководством начальника ГК НИИ ВВС и министра среднего машиностроения. Они поставили задачу и провели инструктаж.
После взлета и построения в боевой порядок строя я шел на самолете ЗМ командиром корабля, за мной в строю шел на самолете ЗМ майор Проневич, который в прошлом году получил удостоверение «Ветеран подразделений особого риска». Также в этом полете принимали участие полковник Астафьев, подполковник Судаков и другие, но некоторых уже нет в живых. Мы шли в строю на видимости друг от друга, были эшелонированы на высоте по 300 метров. У меня высота была 11.000 м.
При подлете к Новоземельскому полигону перешли на дыхание в масках чистым кислородом, выключили наддув кабины, зашторили все стекла белыми шторками (а самолет предварительно снизу был покрашен в белый цвет и вымыт), надели темные очки. После сброса бомбы (по сигналу в наушниках у каждого члена) штурман включил секундомер (бомба с этой высоты летит до взрыва 50 секунд) и по внутренней связи вел отсчет: осталось 50, 40, 30, 20, 10, взрыв. Спустя 2-3 секунды после вспышки, а она была видна, несмотря на то, что мы зашторили все стекла и были в очках, я дал команду расшторить стекла и снять очки. Включив автопилот (у меня было задание пилотировать вручную проход ударной волны), стали наблюдать за развитием грибообразного облака и подходом ударной волны. Она шла и была сферической формы слегка бело-голубоватого оттенка (подобно волне в реке после броска камня в воду). При проходе ударной волны самолет сильно тряхнуло, послышался хлопок, потом более слабая отдаленная от земли ударная волна. Облако поднялось выше нас, у меня высота оставалась 11.000 м. Расстояние от эпицентра взрыва 18-20 км. Облако грибообразное бело-черно-коричнево-красных цветов в стволе и центре облака, все кипело и бурлило, перемешивая и крутя. Я облетал его вкруговую, по заданию в облако не входить, а идти вблизи и при отклонении стрелки дозиметра бортового ДП-3 от нуля в сторону увеличения отходить, а потом опять приближаться, не допуская увеличения дозы 15 рентген/час. После кругового облета облака, когда оно начало рассасываться, взяли курс на свою базу в г. Энгельс. Всего находились в зоне ядерного взрыва около 30 минут.
После посадки зарулили на специальную стоянку, где провели дозиметрический контроль экипажа и самолета. Самолет обмыли специальным раствором, а экипаж помылся в полевой бане (палатке) с последующими ежедневными медицинскими осмотрами и анализами крови. В течение 10 дней от полетов не отстранялись, о полученной дозе не сообщалось».
Самат Габдрасилович СМАГУЛОВ, полковник:
«В июне 1970 года я окончил Томский политехнический институт по специальности «Радиационная химия» и по распределению прибыл на работу в войсковую часть 14053 (9-я зональная лаборатория Службы специального контроля МО СССР, г. Семипалатинск-21), которая была расположена на территории бывшего Семипалатинского испытательного ядерного полигона (СИЯП). В период с 1970 по 1975 год в составе войсковой части 14053 занимался контролем за радиоактивностью окружающей среды с целью обнаружения и идентификации продуктов ядерных взрывов, проведенных на других полигонах. В марте 1975 года был призван в кадры Вооруженных Сил и направлен для прохождения службы в войсковую часть 52605, где прослужил до августа 1994 года. Службу начал в должности младшего научного сотрудника, а закончил в должности начальника службы радиационной безопасности Семипалатинского ядерного испытательного полигона. С 1994 г. по 1998 г. после демобилизации работал начальником отдела, директором Института радиационной безопасности и экологии Национального ядерного центра Республики Казахстан.
В настоящее время я руковожу Центром радиоэкологических проблем государственного Института прикладной экологии. В 1995 году за ликвидацию ядерного устройства на Семипалатинском полигоне в соавторстве присуждена премия Правительства РФ в области науки и техники, кандидат технических наук, кавалер орденов Мужества, «За службу Родине...», медали «За боевые заслуги». На полигоне с 1970 по 1998 год.
Я хочу рассказать о последнем периоде деятельности Семипалатинского полигона, о том, с какими трудностями столкнулись командование и сотрудники полигона в борьбе за выживаемость, в том числе и с антиядерным движением «Невада - Семипалатинск».
В 1988 году меня перевели в отдел радиационной безопасности полигона на должность заместителя начальника отдела, которым командовал полковник В.Н. Ищенко - старожил отдела, ветеран полигона. В отделе было 12 офицеров и прапорщиков, 2 женщины-военнослужащие и 3 женщины - служащие СА. В 1989 году назначают начальником отдела радиационной безопасности. Приказом начальника полигона отдел именуется «Служба радиационной безопасности» (Служба РБ).
Служба РБ выполняла вышеперечисленные задачи и состояла из полевой группы, группы индивидуального контроля участников испытаний и сотрудников, работающих с радиоактивными веществами, группы материально-технического снабжения. Для более эффективной работы были созданы две лаборатории и группа материально-технического обеспечения участников испытаний.
Теперь перейдем к событиям. Испытание в скважине 1365 было проведено 19 октября 1989 г. Это был последний ядерный взрыв на Семипалатинском полигоне. Отличительной особенностью этого эксперимента было то, что на нем присутствовали представители региональной власти и общественной организации «Невада - Семипалатинск». Одновременно был согласован организационный план взаимодействия с 4-м диспансером 3-го Главного управления МЗ СССР по работе службы РБ полигона и с подразделениями 4-го диспансера за территорией полигона.
На этом испытании дополнительно над оголовком скважины был возведен бетонный куб, чтобы исключить выход радиоактивных продуктов на дневную поверхность.
Вот как описывает этот эпизод один из сотрудников службы радиационной безопасности капитан Н.В. Сереткин: «...Делегация «зеленых» в предвкушении негативных последствий подземного ядерного взрыва пила кофе с бутербродами в выжидательном районе. Военные предложили идею герметизации эпицентра ядерного взрыва. Герметизатором должен был служить бетонный куб размерами один метр в высоту и метров пять в диаметре, устанавливаемый непосредственно на оголовке скважины. В понимании изобретателей он должен был надежно стать на пути газовой радиоактивной струи, преодолевшей путь 600 м.
Взрыв! Доклад о нормальной радиационной обстановке, выдвижение к эпицентру взрыва. Делегация «зеленых» во главе с начальником полигона генерал-лейтенантом Аркадием Ильенко и начальником отдела РБ полковником Саматом Смагуловым на автобусе прибыла к эпицентру. На эпицентре доблестные буровики уже поставили опалубку и начали герметизацию эпицентра взрыва. Четыре военных дозиметриста по кругу расположились на расстоянии 30 м от эпицентра, один находился в месте непосредственного производства работ (герметизация). Генерал неторопливо начал объяснять «зеленым» смысл проведения работ, начальник отдела РБ изредка подсказывал нужную терминологию и не спускал глаз со своих «орлов», которые закамуфлированными жестами докладывали ему радиационную обстановку. Куб был залит. В середине пространной речи генерала, расшифровав жест одного дозиметриста, начальник отдела РБ, не спеша, двинулся к нему. Подойдя, он вполголоса спросил: «Сколько?» Дозиметрист также вполголоса ответил: «У меня 15 рентген». Начальник отдела РБ, не спеша, двинулся к делегации и сделал непонятный «зеленым» жест рукой, генерал отреагировал мгновенно: «Ну, товарищи, здесь все ясно, сейчас едем в жилую зону площадки, где устроим пресс-конференцию. Начальник отдела РБ, продолжайте контроль!» Делегация поехала пить кофе на площадку «Балапан».
Как показало время, Республика Казахстан сама не в состоянии была осилить такую огромную и кропотливую проблему без знания специфики полигонных испытаний, а самое главное - не могла в достаточной мере финансировать эти работы.
29 августа 1991 года Указом Президента Республики Казахстан Н.А. Назарбаева Семипалатинский испытательный ядерный полигон был закрыт для ядерных испытаний. С этого момента началась работа по созданию Национального ядерного центра Республики Казахстан, одним из направлений деятельности которого была «оценка радиоэкологической обстановки региона СИПа и влияние последствий ядерных испытаний на состояние здоровья населения».
Справедливости ради следует сказать и о том, что командование полигона приложило немало усилий для создания Национального ядерного центра Казахстана, в состав которого входили бы и научно-исследовательские подразделения полигона с последующей ротацией специалистов. Для этой работы на полигоне была создана специальная группа под руководством начальника полигона генерала Ю.В. Коноваленко. В состав группы вошли: генерал Ф.Ф. Сафонов (зам. начальника полигона по науке), Ю.С. Черепнин (директор Объединенной экспедиции НПО «Луч»), А.А. Соломонов (начальник отдела), Л.Л. Нефедов (начальник отдела), С.Г. Смагулов (начальник службы радиационной безопасности полигона)».